Когда я готовился к встрече с героем своего очерка, мне пришлось подождать его какое-то время, и первым человеком, с которым мне пришлось побеседовать, была Раиса Стручкова, заведующая службой социальной защиты Усть-Янского ДИПИ.
— Вы давно знаете Владимира Николаевича? — спросила меня Раиса Гаврильевна…
— Да вот уже скоро будет тридцать лет, — ответил я.
— А чем он занимался до пенсии?
— Он служил на флоте, за плечами у него две «кругосветки», он строил Курскую и Чернобыльскую атомные электростанции, потом строил рудник «Западный», а затем работал на квартальной котельной – тогда она называлась артель «Север». Работал главным энергетиком АО «Сахаэнерго», затем перешел в АО «Теплоэнергосервис», в общем, жизнь он прожил интересную.
И на каждом предприятии он всегда о себе оставлял самые лучшие впечатления – этакий ленинградский интеллигент – вот как отзываются о нем сослуживцы.
— Мы так и поняли, что он очень серьезный и солидный человек, — сказала Раиса Гаврильевна. — Потому все и называют его просто: — «начальник»…
Поэтому я ничего не стал мудрить с названием статьи, а просто использовал это слово для заглавия…
Впервые с Владимиром Ищенко я встретился в 1995 году, когда пришел на работу в квартальную котельную, тогда она называлась просто артель «Север», возглавлял ее грамотнейший производственник и руководитель Николай Питилимов. На работу меня приняли электриком, а Владимира Николаевича назначили моим куратором – так началась наша с ним совместная деятельность.
Практически с самого начала совместной работы Владимир Николаевич посоветовал мне продолжить обучение, так как сам он учился в институте на факультете энергетики, я же выбрал юриспруденцию. Через несколько лет совместной работы наши пути разошлись: Володя остался на котельной, а я перешел на работу юристом в одну из контор нашего района.
Периодически мы встречались в горах – Володя был заядлым грибником и ягодником, виделись мы и в поселке, и у нас всегда было что вспомнить и о чем поговорить. Какое-то время спустя он пропал из моего поля зрения, а затем друзья сказали, что Володя вышел на пенсию, но уезжать не стал, а живет в интернате для пенсионеров.
Несколько раз я его навещал, пока COVID-19 не прервал мои визиты. И вот я снова его увидел.
Он мало изменился, хотя годы и издержки бывшей профессии сварщика сделали свое дело. У него по-прежнему крепкое рукопожатие, хотя ходить без посторонней помощи ему уже сложно, но он не унывает и своим оптимизмом заражает не только собеседника, но и – «интернов» — коллег по интернату. Он не только прекрасно помнит меня и нашу совместную работу на котельной — он помнит всю свою жизнь. Не пообщаться с таким человеком было бы несправедливо хотя бы потому, что он может рассказать о многих интересных вещах.
— Родился я на Дальнем Востоке, и мое детство ничем не отличается от детства любого другого человека, ну разве что родители воспитывали меня очень строго – ведь они «дети войны». Окончив школу с хорошим аттестатом, практически сразу был призван на службу в Вооруженные силы. Служить попал на Тихоокеанский флот.
Моя служба на флоте началась с «учебки» – учебной части, а главное там — усвоить, что есть такое БЖК – борьба за живучесть корабля. А это ежедневные утомительные тренировки, так как нет смысла выходить в море, если ты не имеешь понятия, как погасить пожар или задраить пробоину. Вот и муштруют нас с утра до ночи на списанных кораблях.
Для этого берется отслуживший свой век небольшой корабль, и в нем искусственно создаются в самых разных местах пробоины, а на палубе и внутри корабля устанавливаются противни для «отработки» — масла, смешанного с соляркой.
Перед началом тренировки в противни наливают «отработку» и начинается операция по спасению корабля. Мы сидим в нижнем отсеке, а инструктор бросает в противень на палубе взрывпакет. Раздается взрыв и масло загорается; начинается борьба с пожаром, в это же время подают воду, и отсеки корабля начинают заполняться водой.
От грохота закладывает уши, голова гудит, словно церковный колокол, а ведь еще нужно бежать, хватать огнетушитель и тушить пожар, и в это время еще и задраивать пробоину в борту – это невозможно описать, это нужно увидеть. Кстати, во время тренировки часто участвуют и офицеры, так как в реальной обстановке спасением корабля занимается весь экипаж от командира до кока.
Армейская служба в те годы существенно отличается от сегодняшней службы, которую и службой не назовешь – так, пикник в выходной день. В те времена (а шел 1966 год) на флоте служили три года (а еще раньше — четыре), за время службы я совершил два кругосветных плавания, побывал в нескольких зарубежных портах. Помимо Тихого океана побывал еще в Атлантике и нескольких морях.
В те годы все мальчишки страны мечтали о морских путешествиях, об интересных историях. Конечно, реальная служба на флоте отличалась от прочитанного в книгах о морских странствиях, всякое бывало — и смешное, и грустное, но это только добавляло колорита во флотскую жизнь.
Меня определили служить в БЧ-5 (пятая боевая часть — это электромеханическая часть корабля), поэтому параллельно с БЖК я изучал электродвигатели, генераторы, преобразователи, трансформаторы и многое другое. Через шесть месяцев нашу команду, новоиспеченных «морских волчат», определили служить на боевой корабль — крейсер, аналог революционного «Варяга». А дальше как в том анекдоте.
Сынишка пишет письмо родителям: «Дорогие мама и папа, мне всегда нравилась
служба на флоте именно из-за того порядка и чистоты, которые там установлены. Но только попав служить на флот, я наконец-то понял, кто этот порядок и чистоту поддерживает»…
О службе я рассказывать не буду, каждый, кто служил, меня поймет, а кто не служил – тому и не надо понимать. Но пару историй расскажу, куда же без них, да еще и про флот…
Когда мы впервые попали на боевой корабль, то командир устроил общее построение и двинул речь: о воинском долге, о сдержках и противовесах в мире, а потом рассказал о взаимовыручке экипажа и напоследок добавил, что этот корабль — это наш корабль – общий. И тут один матрос остряк — самоучка тихо говорит: «А давайте его продадим…»
Плохо то, что у командира оказался отличный слух, и хорошо, что у командира было хорошее чувство юмора. А ведь для юмориста все могло закончиться очень плохо – «продать» боевой корабль, да еще под красным флагом…
Служба на корабле проходит от вахты до вахты, с периодическим увольнением на берег, тренировками и учениями с реальной стрельбой по мишеням. И однажды в дальнем походе командир решил нам устроить небольшие учения со стрельбой из автоматов. Для этого на пару сотен метров от корабля отбуксировали мишень, и наша задача была ее потопить.
— Я надеюсь, — сказал командир. – Что вы попадете хотя бы в море… И очень надеюсь, что вы не попадете в себя, в товарища или в корабль…
Через несколько минут шквального огня из автоматов мишень мы все-таки отправили на дно…
Закончил я службу через три года, в звании старшины 1-й статьи, было в те годы такое звание, это был 1968 год.
На «дембель» мы ехали той же компанией, что и служили на корабле. Правда, к нам присоседился еще один морячок, как он нам сказал с какого-то минного тральщика. Он травил флотские байки, сыпал флотскими терминами, и вообще оказался своим в доску, но что-то было в нем подозрительное, и тогда мы решили его проверить. Мы пригласили его за стол, налили стопку водки и предложили выпить за флот – «до дна». Он обрадовался, встал и сказал: «За флот пью до дна».
И тогда мы все дружно рассмеялись. Дело в том, что моряки никогда не произносят тост: «пьем до дна» – плохая примета, — они просто говорят: «выльем в люк».
Оказалось, парень мечтал попасть на флот, а попал служить в сухопутные войска, и это несмотря на то, что на флоте служили три года, а в сухопутных войсках только два. Парень так же как и мы вышел на «дембель», но, чтобы быть похожим на моряка, прикупил форму у флотских товарищей. Ну и что нам оставалось делать, не гнать же его. Поэтому мы так и сидели с ним и выпивали, а на прощание еще и значок ему подарили «За дальний поход» — пусть и дальше «на гражданке» травит свои байки про «флотскую» службу и «дальние походы». Хорошие были годы.
Когда я вернулся в свой родной Хабаровск, сразу возник вопрос, куда пойти работать. Я был профессиональным электриком, поэтому вариантов с трудоустройством было много: на железнодорожный вокзал, на один из множества заводов, в речной порт, да куда угодно – моряка, да еще с образованием, везде возьмут. Но мне хотелось чего-то особенного, хотелось приключений как на флоте, и мне повезло. Однажды меня пригласили в военкомат и предложили поехать по комсомольской путевке на строительство Курской атомной электростанции в городе Курчатов, точнее, в трех километрах от него. Дело в том, что на флоте помимо специальности электромеханика я получил еще одну специальность – сварщика. На флоте быстро учишься, а сварщики на любых объектах ценились на вес золота.
К сожалению, но как говорят, «к обеду» я опоздал, строительство объекта уже подходило к концу, оставались кое-какие доработки и станцию вводили в строй. Поэтому долго на станции я не задержался, но зато приобрел дополнительный опыт по выполнению сварочных работ, мог варить в любых условиях и любыми видами сварки: автомат, полуавтомат, аргон, разве что под водой не варил – не приходилось.
Когда речь идет об атомщиках, то почему-то все думают, что это все седобородые старцы, серьезные и невозмутимые. Но на самом деле это шутники и юмористы, которых еще поискать надо, и за время моей работы я не раз в этом убеждался.
По всем залам и коридорам Курской АЭС установлены «светофоры» — трехцветные индикаторы состояния станции: зеленый – желтый – красный. Ну и рядом с одним из «светофоров» какой-то остряк написал расшифровку: «зеленый» – все в порядке, «желтый» – надо бежать, «красный» – бежать уже никуда не надо…
Но руководство станции к таким шуткам и шутникам относилось с пониманием, главное, чтобы не в ущерб работе. А после того, как Курская атомная станция была пущена в работу, меня пригласили на строительство Чернобыльской АЭС, в то время там начал строиться третий энергоблок станции…
Я думал, что пусть и небольшой, но опыт строительства Курской АЭС даст мне возможность участвовать в строительстве Чернобыльской АЭС, но ошибся. Меня направили на возведения города атомщиков Припять, что в трех километрах от станции. Работать я попал в жилищно-коммунальное хозяйство города, варить приходилось теплотрассы, которые, словно паутина, опутывали город. Жили мы в городке строителей, во вполне благоустроенных домах.
Вообще работать в атомной энергетике всегда было престижно: спецпитание, квартиры, машины, зарплаты и тому подобное. Это сейчас на атомную станцию водят экскурсии и туристов, а в те годы, пойди – попробуй, устройся, столько проверок нужно пройти — больше, чем для покупки охотничьего оружия. Мне очень повезло в том, что я проходил службу на флоте, там нас тоже проверяли очень серьезно. И, тем не менее, моя мечта сбылась: через несколько месяцев возведения городских коммуникаций Припяти на меня обратили внимание и пригласили на строительство Чернобыльской атомной электростанции.
Я никогда особо не задумывался, какое количество бетона, металлоконструкций, чугунной дроби, проводов, кабелей было использовано при строительстве. И мне неизвестно, сколько человек трудилось на строительстве Чернобыльской АЭС – да и неважно это было тогда.
Мы чувствовали себя участниками грандиозного мероприятия, которое в корне изменит судьбу всей страны, а может и всего человечества. Строили мы грамотно и на совесть, бездельников среди нас не было, все мы чувствовали себя первопроходцами -– ведь у атомной энергетики было огромное будущее. Когда я попал на строительство станции, то, естественно, сразу варить реактор мне никто не доверил, я продвигался постепенно от простого – сваривания металлоконструкций, которые впоследствии заливали бетоном, до сложного – сваривания коммуникаций, и подсоединения их к реактору. Это было незабываемо.
Для моего ввода в строй мне выделили наставника — старого сварщика-атомщика с непомерным чувством юмора. Мы шли по строящийся станции, и тут мой наставник подходит к баллону с пропаном (газ использовался для резки металлов), достает из кармана медицинскую перчатку, заполняет ее газом, привязывает пеньковую веревку, поджигает и бросает всю «конструкцию» на пол и убегает. Я внимательно смотрю, что будет дальше, а наставник оборачивается и кричит мне:
— Что стоишь, студент – бежим…
Через несколько секунд раздался, нет, не взрыв, сильный хлопок от разорвавшейся перчатки…
-Понял, студент? – обращается ко мне наставник.
— Не совсем, — ответил я.
— Девиз любого атомщика: «Если видишь меня бегущим, ни о чем не спрашивай – просто беги следом».
— Володя, — я вмешался в рассказ. – Это девиз взрывников, я несколько лет работал на руднике и слышал там этот прикол…
— Ну, хорошо, пусть это будет девизом и взрывников, нам, атомщикам, не жалко…- ответил Владимир Николаевич, улыбаясь, и продолжил рассказ…
Чернобыль — это очень красивое место на Украине – в былые времена это были бесплодные земли, но человек вдохнул в них жизнь и построил на них современный город и атомную станцию.
Вообще о месте Чернобыль (“черная полынь” с украинского) ходило много легенд и слухов, говорят, что даже в Святом Писании о нем упоминается, но место это действительно красивое, особенно когда смотришь на окружающую действительность с самого верха реакторного блока…
Работать на станции было интересно, приходилось постоянно учиться, и всегда узнавать что-то новое. Процесс строительства не прерывался ни на минуту, за годы строительства станции я сжег несколько тонн электродов. А помимо сварочного опыта, я еще получил и личное клеймо сварщика – «Ц-8». Данное клеймо выбивается после завершения работ на сваренных конструкциях как символ мастерства или именной знак качества и профессионализма, ну или как у нас говорят – держишь свою марку.
Однажды пришлось сваривать взрывозащитные двери, их устанавливают между переходами в реакторном зале, и они защищают сотрудников станции от многих негативных факторов.
Двери сваривались из двух листов металла толщиной не более десяти миллиметров, двери делались пустотелыми, поэтому после изготовления внутреннее пространство заливалось бетоном, смешанным с чугунной дробью. В конце операции дверь весила около трех тонн. Но благодаря системе подвесов открывалась-закрывалась такая дверь без особых усилий.
Потом мне уже доверили варить сам реактор – этакую «кастрюлю» одиннадцати метров в диаметре, семи метров в высоту и массой около двух тысяч тонн. Все коммуникации реактора и трубопроводы выполнены из нержавеющей стали, поэтому сварка очень ответственная. После сварки – отбивание личного клейма, а потом проверка всей конструкции давлением в течение нескольких дней, но реактор был сварен на совесть и прошел все проверки и испытания.
Когда третий реакторный блок был полностью завершен, то началась загрузка ядерного топлива – тепловыделяющих элементов — ТВЭЛ–ов в реактор, и заполнение реактора очищенной водой и последующий пробный пуск третьего блока. Конечно, для общего развития я посмотрел на ТВЭЛ-ы, прогулялся по реакторному залу, прошелся по диспетчерской, где располагался пульт управления, в общем, многое удалось посмотреть. Конечно, атомная станция — это фантастический объект. А потом мы перешли на строительство 4-го блока – шел 1981 год…
— А что будет, если пройтись по крышке работающего ядерного реактора?
— Да ничего не будет, правда в реакторном зале очень жарко…
…Строительство 4-го блока ничем не отличалось от 3-го: фундамент, металлические конструкции, каркас станции — и так от простого к сложному, все, как и раньше, без изменений. Но тут у меня начались проблемы со здоровьем – при горении обмазки электродов выделяется газ, который, попадая в легкие, наносит вред, сопоставимый с туберкулезом – вот от этого газового отравления у меня и начались проблемы с легкими (пришлось потом долго лечиться), и на очередной медкомиссии мне было рекомендовано уехать из Чернобыля… Уехал я всего за пару лет до того времени, как 4-й реактор был введен в эксплуатацию.
Однажды в Припяти (поселок атомщиков) на глаза мне попалась статья в газете «Индустрия Севера», в которой рассказывалось о строительстве в далекой Якутии Депутатского ГОКа. Я направил запрос и спустя время мне пришел вызов на работу. И вскоре я приехал в п.Депутатский.
Для меня было трудно покидать Чернобыль, но работать сварщиком я уже не мог – сильный кашель одолевал меня. Но годы, проведенные в Чернобыле, я вспоминаю с трепетом и нежностью, ведь атомная энергия в те годы —это было что-то на грани фантастики. И часто вспоминаю тот непередаваемый чернобыльский юмор и шутки. Был у нас на станции смешной случай (хотя случаев было много).
Каждые полгода на станции проводили проверки по знаниям ТБ (техники безопасности, если кто забыл). И вот один совсем молодой инженер по ТБ спрашивает у пожилого инженера–атомщика: что будет, если тот вдруг решит искупаться в бассейне охлаждения отработанного ядерного топлива.
— Ничего не будет, — ответил атомщик уверенно.
— Неверный ответ, — отвечает ему инженер по ТБ.
— Да ты что, меня учить будешь, студент, — закричал инженер-атомщик. — Глубина бассейна — три метра, а семь сантиметров воды снижает радиацию вдвое, да и в воде содержится бор. А бор — убийственен для радиации, но совершенно безопасен для человека. Так что я смогу совершенно спокойно плавать в бассейне, главное, не нырять в глубину и не приближаться к топливным сборкам.
— Если вы вдруг решите искупаться в бассейне с ядерным топливом, то вы погибнете, — спокойно говорит инженер по ТБ.
— Это почему? — недоуменно поинтересовался инженер-атомщик.
— Да потому, что при подходе к бассейну с отработанным ядерным топливом вас пристрелит охрана, так как у вас нет пропуска в ту зону.
— А это здесь причем? — переспрашивает инженер– атомщик.
— Да потому, что я вас спросил: «что будет, если вы решите искупаться в бассейне охлаждения отработанного ядерного топлива», а не «что будет, если вы искупаетесь в бассейне…» — следите внимательно за вопросами, товарищ инженер-атомщик.
Ну, разумеется, инженер-атомщик сдал экзамен по ТБ, но тот случай вспоминали очень долго и периодически вопрос о купании в бассейне с отработанным ядерным топливом повторяли — юмористов на атомной станции всегда хватает.
— Володя, где ты был, когда узнал о трагедии на Чернобыльской станции?
— В тот год я работал сварщиком, а по совместительству электриком на одном из участков Депутатского ГОКа, правда, работы там было немного, не сравнить со строительством атомной станции.
Когда случилась авария, то несколько дней правительство умалчивало об аварии, но потом прошло сообщение по телевидению о том, что на Чернобыльской атомной станции произошла авария и принимаются меры по устранению ее последствий. А спустя время появилась подробная информация: «26 апреля 1986 года, в 1:23 ночи, в ходе проведения проектного испытания турбогенератора №8 на энергоблоке №4 произошёл гидротермический взрыв, который полностью разрушил реактор. Здание энергоблока и кровля машинного зала частично обрушились…»
Признаюсь честно, но поверить в то, о чем говорили, я не мог, — взорвать реактор было невозможно, но факт оставался фактом. Скажу честно, когда показали первые кадры с Чернобыля и разрушенный 4-й энергоблок, у меня слезы на глаза накатились, ведь для меня эта станция была как родное дитя.
— В ликвидации не принимал участие?
— Мне никто не предложил поехать на аварию, хотя все были в курсе, что станцию я знаю хорошо. Поэтому в ликвидации последствий аварии я участия не принимал, да и не нужен я был там. В Чернобыле работали в основном люди молодые, энергичные, а у меня возраст, да и еще одно легкое «работало» вполсилы. Несмотря на то, что на аварии я не был, но Чернобыль все равно оставил на мне свой неизгладимый отпечаток.
А спустя некоторое время в п.Депутатский прибыли настоящие ликвидаторы, те, кто принимал участие в восстановительных работах в Чернобыле — Виктор Новиков и Сергей Клименко.
С Сергеем Клименко я виделся всего лишь пару раз, но с ним было интересно общаться, — скромный мужик, о ликвидации говорил мало, в основном отшучивался. Потом мне рассказывали, что Сергей Викторович Клименко — один из тех «биороботов», которые работали на крыше реактора две — три минуты, а затем им выплачивали премию и отправляли жить на восток страны – подальше от радиации.
Кстати «биороботами» их прозвали ученые из-за свинцовых костюмов, головных уборов и очков, в которые их облачали, а вот среди чернобыльцев их звали просто — «чернобыльские коты» – это из-за того, они лазили по крыше реакторного здания 4-го энергоблока.
А вот с Виктором Новиковым мы долгое время работали в АО «Сахаэнерго» и часто говорили о Чернобыле и об атомной станции. Я ему рассказывал, как строил станцию, а он мне рассказывал, как вокруг разрушенного 4-го блока возводил бетонный «саркофаг», чтобы не допустить распространения радиации. И как на станции выступали артисты эстрады, а Валерий Леонтьев «на бис» несколько раз исполнил песню «Зеленый свет». Кстати, еще один малоизвестный факт – певец Александр Барыкин после поездки в Чернобыль написал песню «Пожарная команда» – она была посвящена чернобыльским пожарным, которые первыми вступили в схватку с огнем у 4-го энергоблока. Ох, какие это были времена…
— Володя, ты, наверное, слышал, что у нас в районе возводят атомную станцию малой мощности?
— Это хорошо, значит, у нас решится множество проблем, связанных с энергетикой. А бояться атомных станций не нужно – атомная энергетика считается одной из самых безопасных и экологически чистых в мире, разумеется, при должном контроле и ответственности.
— Можешь рассказать, чем еще занимался, когда приехал в п. Депутатский?
— Да всякое было, но в основном работал электросварщиком на оловодобывающих участках Депутатского ГОКа, но работы было немного, не так как в Чернобыле. Но как-то подходит ко мне мой бригадир и говорит:
— Володя, ты же строил Чернобыльскую станцию.
— Да, — говорю. — Строил.
— Тогда помоги построить «ядерный погреб».
Я тогда подумал, что это какая-то шутка, но все оказалось правдой, и последующие несколько недель я занимался строительством «ядерного погреба». Котлован, конечно, выкопали без меня. Но внутренний каркас, перекрытия, облицовку из стали, стеллажи для складирования ядерных материалов и бронированные двери варил я. Конечно, это была не Чернобыльская атомная, но я и не думал, что спустя много лет после Чернобыля еще раз заявлю о себе в «ядерной области».
— В нашем поселке, что, действительно был «ядерный погреб»?
— Допускаю мысль, что сейчас все туристические группы поселка сразу же отправятся на его поиски. Но дело это бесполезное, так как погреб засыпан, а вход еще и забетонирован.
— И что в нем хранили, не ядерные же боеголовки бывшего СССР?
— Нет, конечно. В нашем поселке были две ядерных исследовательских лаборатории: одна на руднике «Западный», в районе объекта «опрокиды». А вторая — на центральной обогатительной фабрике (ЦОФ). Так вот, в качестве рабочего материала в лабораториях использовали металл — стронций, а он радиоактивен, поэтому его хранили в специальных свинцовых контейнерах, а контейнеры хранили в «ядерном погребе». После того как рудник и фабрику закрыли, все контейнеры с содержимым были вывезены спецрейсом на материк. Вот такая ядерная история.
Но, если честно, уровень радиации в погребе невысокий, он намного меньше, чем в реакторном зале атомной станции, а ведь там спокойно работают люди.
— Несомненно, ты знаешь очень интересные факты про наш поселок, о которых мало кто знает.
— Приятно, что еще можешь кого-нибудь и чем-нибудь удивить. Ну, а потом я работал на квартальной котельной – артель «Север», а впоследствии в АО «Сахаэнерго». Работал главным энергетиком в АО «Теплоэнергосервис» – интересная работа: расчеты, проекты, документы, командировки по району – в общем, есть что вспомнить за эти годы.
— Если бы была возможность, что бы ты хотел изменить в своей жизни?
— Наверное, я бы съездил в Чернобыль хотя бы на пару минут…Чтобы было потом что вспомнить – мое сердце, наверное, так и осталось в Чернобыле…
— Володя, что бы ты хотел себе пожелать?
— Хотел бы поработать, приносить пользу и делиться своим жизненным опытом, но для этого нужно крепкое здоровье. Когда привыкаешь, что все вокруг тебя вертится, как-то трудно смириться с тем, что все вокруг вертится, только уже без тебя. Это называется просто – годы, — даже ядерное топливо в реакторе со временем «изнашивается».
Но я ни о чем не жалею, мне есть что вспомнить за прожитые 76 лет, есть о чем поговорить и есть что рассказать, и главное — есть кому рассказать, и оказывается, есть, кому это интересно. Я живу своими воспоминаниями, я живу в памяти других – это для меня самое важное, ну а годы — они мое богатство, как пел один знаменитый певец. Годы я принимаю с благодарностью за все те воспоминания, которые у меня имеются.
В. ТУМАНОВ